Если первым фанатам «Зенита», появившимся на 33 секторе стадиона имени Кирова в 1980 году, предстояло самим выстраивать отношения между собой, властями и поклонниками других клубов, то вторая волна вроде бы застала уже сформированную систему. Однако принимала она далеко не всех. Как новичку удавалось стать правым фанатом, что отличало ленинградских фанатов от москвичей и почему «Зенито победито» – это плохо, рассказал Алексей Деревягин, он же Дюрер.

 

Чувство локтя

 

На стадион я впервые пришел в 1981-м, когда «Зенит» играл в Кубке УЕФА, а непосредственно на 33-м оказался год спустя. Я учился в восьмом классе, и мой друг Миша Сербинов, он же достаточно известный фанат Сократес, потащил меня и еще несколько одноклассников на матч с «Шахтером». Ощущения обещал экстремальные, или, как тогда говорили, кайфные. В 15 лет внимание обостренное, и впечатлений действительно оказалось море. Грандиозный стадион, практически полный 33-й. Прекрасно помню Шляпу в фетровой шляпе с нарисованной пастой стрелкой, помню его заряды. Была еще пара человек, которые могли заряжать, или заводить, как это тогда называлось. Присутствовали на стадионе и несколько фанатов «Шахтера» со своими черно-оранжевыми шахматными флагами.

 

 

Все это так затянуло, что я стал ходить на стадион матч за матчем. Свои впечатления зачастую фиксировал в дневнике. Почему меня привлек именно 33-й? Наверное, это связано с тем, что в таком возрасте человек нуждается в самоутверждении, в чувстве локтя. В школе это довольно вяло ощущалось. Не скажу, что я был лидером в классе, но к фанатам в те годы относились своеобразно: с уважением и даже с некой боязнью. Для мальчишки это многое значит. Помню, иду я как-то ночью через парк Победы, а там известная на весь город полукриминальная компания собиралась. И вот сидят они у памятника Жукову, кто-то с гитарой, бутылки, само собой. Подхожу и думаю, как бы сделать так, чтобы мне ничего не было. А розетка длинная у меня, ну я ее выпустил наружу – и прямо через центр этой компании. Они оглядели меня со всех сторон, понимающе покачали головами и пропустили. С тех пор у меня принцип: всегда идти напролом. Помогает железно.

 

Сам фанатизм на 33-м выглядел следующим образом: заводили Шляпа, Марадона, возможно, еще пара человек. Все довольно слаженно и четко за ними подтягивали. Фирменной кричалкой считалась «Во всем Союзе знаменит ленинградский наш «Зенит»!». Очень жаль, что сейчас она пропала. Песни пели: гимн, «Знамя «Зенита», «Синюю птицу», которая вроде бы со «Спартака» переделана, но некоторые говорят, что нет. Про спорткомитет пели, что это не мясниковский, а «ЦСКА – притон» – тогда армейцы врагами были. А заводки, которые звучали на «левом» 47-м секторе, были совершенно исключены. За них можно было даже получить. Например, «Родились двойняшки, сестренка и брат, их первое слово – «Зенит» Ленинград» или ультралевое по типу чилийского «Эль пуэбло унидо ханас сера венсидо» – нечто непроизносимое с «Зенито победито» в конце. А вот «всяко может в жизни статься, может муж с женой расстаться, можно бросить пить-курить, но «Зенит» не победить» – это было, но затем подобные вещи тоже ушли к «левым». Цветов на секторе было много, но пока в основном бело-синих. Сине-голубые были – у меня, например. Первую розетку мне матушка связала на спицах (машинная вязка у фанатов стала популярна года с 83-го). И такой шарф также считался «правым». Флагов было много, причем кроме зенитовских флаги ленинградского спорткомитета – синие с диагональной полосой и буквой «Л». Помимо флагов популярны были вымпелы. Их даже на шее носили. Очень было распространено коллекционирование значков зенитовских: стрелки, флажки – разновидностей десять вспомню, наверное. Но дома их не хранили – накалывали на панамки, другие головные уборы. Чем больше у тебя значков, тем ты круче. У некоторых были раритеты – старые красные стрелки на горячей эмали, были вообще на винтах – послевоенные. У Монаха был значок круглый, в который можно было вставить все что угодно. Соответственно, у него внутри кружочка был вставлен росчерк Казаченка. У некоторых автографы игроков даже на розетках были.

 

Левые и правые

 

Деление на левых и правых в те времена было довольно четкое. Левыми считались в первую очередь посетители 47-го сектора. Они почему-то упорно придерживались двух цветов, организации у них было поменьше, да и сама публика довольно расхлябанная, агрессивная. Основной контингент – ребята из ПТУ, дворовые компании. Раскачивание трамваев, бросание в качестве серпантина кассовых автобусных лент – это было характерно именно для них. На 33-м было довольно много студентов, да и вообще уровень повыше. Но влиться в коллектив было нелегко. Когда я пришел, мне сразу объяснили: чтобы не возникло неприятностей, происходящее нужно воспринимать серьезно. Я так и воспринимал, поскольку мне это нравилось. Молодежь на 33-м изначально тоже считалась левой. Если человек предпочитал оставаться в этой категории, он был обречен на то, что его будут «обувать» или унижать другими способами.

 

Сейчас главным признаком настоящего фаната являются выезды, в начале 80-х это считалось желательным, но не обязательным. Главное было посещать все домашние матчи, по возможности – дубль. Активно болеть, поддерживать. Интересоваться фанатской жизнью в других городах, находиться внутри этой субкультуры. Конечно, нужно было стараться быть ближе к основе. Чем больше тебя запоминали на секторе, тем выше твой статус. Но рано или поздно все равно следовало начать ездить. Насколько я помню, в те годы, чтобы считаться стабильно правым, нужно было иметь порядка пяти выездов.

 

 

Правые тоже не выглядели однородной массой. Была так называемая основа, люди, которые старались выезды вообще не пропускать, которые жили «Зенитом». Если правыми можно было назвать человек двести, то основой – порядка пятидесяти.

 

Поскольку абонементов в те годы не существовало, купить билет в свой сектор удавалось не всегда. Таким образом, на 33-й зачастую попадали левые с 47-го. Иногда нам тоже приходилось сидеть на 47-м. Некоторым фанатам было все равно, на каком секторе находиться, и их тем не менее считали правыми. Того же Монаха, например. Он был системным хиппи – тихий, спокойный, волосатый. На свой первый выезд я ездил с ним.

 

Фанатская география

 

В своем Московском районе фанатов я знал всех. Да и было-то нас с десяток. Мячик, Антон, вокруг которого группировались несколько человек из первой английской школы, Карвалан например. Сократес – мой друг фактически с детского сада. Круифф, Стас, Пломбир. Вот, пожалуй, и все. Так, в принципе, по районам фанаты и делились – не было, как сейчас, бригад с фирменными названиями. Купчино, Полюстрово, Юго-Запад, Веселый поселок, Центр. Центровых было немного, но они, как правило, еще либо хипповали, либо были пацификами. В Петроградском районе выделялась крепкая группа Первого медицинского института. Года с 83-го мы старались с ними держаться вместе.

 

 

Деление по районам не приводило к внутренней вражде. Так было проще наладить контакт, вычислить людей для каких-то совместных акций. Иногда возникали трения с другими неформалами, теми же панками. Несколько раз мы ездили, как тогда называлось, их гасить. Это было настолько несерьезно! Послушаешь московских фанатов – у них настоящая война шла. У нас же со стороны все это, наверное, смотрелось забавно и наивно.

 

В законе

 

Если к тебе перестали приставать, это явный признак того, что тебя уважают. «Обувание» – явление в те времена популярное и, я бы сказал, даже ритуальное. Новичков сначала пасли, потом отставали, переставали просить деньги на билет или «поносить» розетку. Я, как ни странно, лишился своего шарфа, когда уже был далеко не левым. В 1985-м на экстремальном выезде в Одессу (местные жители к такому явлению, как фанатизм, относились свысока) меня «обули», как ни странно, свои. На одном из пляжей я встретил фаната по прозвищу Тесть, и ему очень понравилась моя розетка – двойная, на хорошем оверлоке связанная: «Ты все равно в армию уходишь, дай поносить». Ну, я дал. В армию ушел через месяц, но розетка ко мне так и не вернулась.

 

 

Среди основы было много абсолютно нормальных людей, которым не важно было заявить свой сверхавторитет. Тем более насильственным способом. Но были те, кто этим славился. Например, злостным «обувальщиком» был Кассир. Некоторые люди из основы считали особым шиком не носить цвета – начиная с определенного момента, когда они, что называется, становились в законе. Если такой человек приходил на сектор, его по фейс-контролю должны все определять. Мне это очень не нравилось.

 

Еще одной устрашающей фигурой на секторе был Медведь – фанат яркий и агрессивный. И к левым, и к правым мог завестись. Сам мог получить – такое бывало. Когда я поступил в институт, в Бонч, на одной из лекций неожиданно встретил Медведя. Мне в голову не приходило, что он может учиться! Когда он увидел, что я фанат (по возможности мы носили розетки не только на стадион, но и в другие места, я даже в школе шарф поверх пиджака повязывал), подошел, разговорились. Стали вместе на матчи ходить. Оказалось, что у него семь пядей во лбу. Технически очень хорошо соображал, но в силу своих определенных слабостей периодически уходил в академку. Когда восстанавливался, сессию сдавал на пятерки. Такая вот колоритная личность.

 

В Москву!

 

Первый выезд у меня, как и у большинства фанатов, был в Москву. Редко кто начинал с дальних, хотя это и означало практически сразу стать правым. В 1982-м на матч со «Спартаком» собиралась огромная по тем временам аудитория. Помню, как фанат Винокур, знаменитый тем, что у него была одна из первых машинных розеток, говорил всему сектору: «Уже триста рыл взяли билеты в предварительных кассах!» И вдруг внезапно умирает Брежнев. Ближайшие матчи отменили, билеты пришлось сдать. А следующая игра была с «Динамо». Кто-то побоялся: мол, особый режим, все такое. Но я подумал, что раз собрался, надо ехать.

 

Сначала о грядущем путешествии пришлось рассказать классному руководителю. У нас был школьный театр, а репетиция выпадала на день отъезда. Неофициально пропустить пару дней в школе мне позволялось. «Поезжай ты хоть куда, – говорит, – только на репетицию приди». Я так и сделал. После репетиции переоделись с одноклассником в фанатский прикид, до вечера фланировали по городу, а за полчаса до отправления я поставил в известность родителей. Переволновались, но по крайней мере знали, где я.

 

 

Сам выезд, на котором присутствовали человек двадцать, получился довольно неинтересным. Но с нами паслись спартачи, с которыми были великолепные отношения. Я хорошо запомнил, как они жаловались на «коней»: обижают, «обувают». Таких страстей нарассказывали! Там же была настоящая война между группировками. Не знаю, если бы в Ленинграде несколько команд было, во что бы все вылилось. Думаю, при нашем менталитете это выражалось бы иначе. А у них собирались стенка на стенку и топили друг друга в Яузе. В переносном смысле, но все равно неприятно.

 

Московские фанаты тех времен – отдельная история. Очень они от нас ментально отличались. Те же спартачи приезжали большими группами, до пятисот человек. Но складывалось впечатление, что нормальных людей среди них практически нет. Серая масса уровня ПТУ. Процентов пятьдесят накачаны портвейном. Какие-то грязные, рваные. Совковые, одним словом. Смотришь на такого и думаешь: розетку-то стирал когда-нибудь? Конечно, была у них и элита, но в Ленинграде я с ними почему-то не сталкивался. На выездах – да. Армейцы – те брутальные, мрачные. На общем фоне в Москве выделялись, как ни странно, фанаты «Торпедо». Их было очень мало, человек двести, но в массе своей они были фарцовщиками и, по крайней мере, хорошо одевались. У них у первых появились какие-то шахматные флаги, куклы, панамки фирменные. Это удивляло. «Динамиков» мы тогда жалели. Им приходилось лавировать между огромными толпами «мясных» и «коней». И те и другие их не особенно любили, но в зависимости от того, кого они поддерживали в стычках, те их патронировали.

 

Первый коммерсант

 

После сезона 82-го года в нашем движении стало больше организованности. Если не ошибаюсь, именно в это время появился в массовом количестве прикид машинной вязки. Для приезжавших спартачей это было в диковинку. В Москве, поскольку милиция с ними боролась, существовало негласное распоряжение в ателье заказы соответствующие не принимать. А наши могли массово шить пуссеры, джемперы, розетки, шапочки. К середине 83-го многие на такую вязку перешли. Флагов стало больше. Появились шахматные флаги (сами шить стали), летние розетки, которые делались из атласных лент.

 

 

Где-то в конце 83-го появился так называемый Сильвер – совершенно легендарный дядька. Кто такой, мы не знали, но он торговал собственного производства атрибутикой. Сильвер – потому что одноногий. Он делал нашивки (печать масляной краской на белой ткани) и даже панамки. Огромное количество атрибутики он наделал перед финалом Кубка-84. Но это уже другая история.

 

Благодарим за предоставленный материал А.Антипова и "ProЗенит".

Фотографии из электронного архива фанатов Зенита "ultras33.spb.ru".